«Меня заочно арестовали в России, но суд США решил, что мне на родине ничего не угрожает». Как депортируют россиян

Имена героев изменены

«Ни одеял, ни матрасов, спали на полу» — как выглядят депортации

«В ночь на 10 июня меня забрали на оформление документов. Надели наручники, кандалы, загрузили в автобус и повезли в аэропорт Луизианы», — рассказывает Ева, одна из просителей убежища в США. Ее депортировали тем самым рейсом, который прибыл в Москву 14 июня и положил начало массовым депортациям россиян. По оценкам правозащитников, на нем находилось не менее 40 человек с российским гражданством.

Ева уехала из России зимой 2024 года. Как и многие эмигрирующие, она решила добраться до Мексики, перейти границу и сдаться миграционным офицерам.

Приехав в Мехико, Ева четыре месяца ждала приглашения от Таможенной и пограничной службы США через приложение CBP One. После интервью на границе девушку отправили в исправительный центр Ричвуд в городе Монро (Richwood Correctional Center), потом перевели в центр временного содержания в Базиле (South Louisiana ICE Processing center), и уже там она пережила суды и последующую апелляцию.

«Пребывание в детеншене [в Базиле] — тот еще аттракцион. В комнате — около 70 человек. Ни еды нормальной, ни сна, ни медпомощи. Никакой системы — один говорит, что это можно, другой — что нельзя. Вас каждый день пересчитывают, как цыплят. Сначала переживаешь, а спустя полгода уже нет ни сил, ни эмоций», — делится Ева.

По словам Дмитрия Валуева, президента Russian America for Democracy in Russia, в детеншен Южной Луизианы россиянок отправляют чаще всего: «Те, с кем мы общаемся, говорили, что в начале лета с ними было примерно 200 женщин, а сейчас — уже 100. Часть из них получили убежище (но это буквально единицы), остальные же были депортированы».

Хотя и в центре Ричвуд было не лучше, рассказывает Ева, — Людей так же много, а условия — еще плачевнее. «Ржавые кровати, еда отвратительная, двор для прогулок — как загон, и в комнате — 100 человек».

Поток заявителей на убежище настолько велик, что людей помещают в детеншены массово: «В Луизиане доля направленных в изоляторы доходила до 90%, — отмечает Дмитрий Валуев. — При этом россияне составляют около 1% от всех, кто просит убежища, переходя границу в Мексике, но значительная часть из них оказывается в центрах содержания».

Отсюда — сложности с адаптацией и принятием новых условий быта: «У нас в изоляторе были попытки побега. Из-за этого ужесточили систему наблюдения — выходы из юнитов до медика и до столовой. Часто обыскивали ящики и кровати. Онлайн можно было оформить покупки в магазине, но даже то, что ты купил, тебе не принадлежит — всегда могли забрать и выкинуть», — говорит Ева.

Психологическое напряжение, по словам Евы, усугубляло и долгое ожидание ответа на апелляцию — окончательного решения она прождала больше четырех месяцев. В апреле 2025 года пришел отказ, и с этого момента Ева мысленно готовилась к депортации. Суммарно девушка провела в детеншенах год и две недели.

Когда на нее надели кандалы и повезли в аэропорт Луизианы, Ева еще не знала, что это: депортация или просто перевозка в другое место.

«В аэропорту меня посадили на самолет до Далласа. Летели мы недолго, а по прилете — так же в наручниках и кандалах — нас завели в микроавтобус и повезли в детеншен Preiriland (PDC) [в Альварадо]. На вопросы никто не отвечал, было непонятно, останусь ли я там или меня отправят на депорт».

В центре Preiriland девушку разместили до утра. Условия оказались удручающими: «Меня отвели в маленькую, холодную, грязную комнату. Там был унитаз и железная лавочка. А нас, женщин, было 16–17 человек. В других таких же комнатах оформляли мужчин. Там я пробыла с 16:00 до 00:00», — рассказывает Ева.

По словам девушки, за это время приезжал представитель консульства России — пригласил некоторых на беседу, пообещав, что скоро всех повезут в аэропорт — на самолет до Каира. В разговоре он предостерег женщин от попыток побега, потому что арабы — крайне жестокие, рассказывает Ева. «А потом нас перевели в другую комнату — побольше, но такую же холодную. Ни одеял, ни матрасов, естественно, не дали. Спали мы на полу. Принесли сухпаек. На вопросы никто не отвечал, а в 5:30 за нами пришли. Снова надели наручники и кандалы, отметили всех по списку, на руке написали цифру. Всё делали очень грубо, как будто мы преступники, но было уже наплевать, так сильно мы были измотаны».

После Еву вместе с другими депортируемыми повезли в аэропорт. «Нас там долго досматривали, проверяли вещи. Мы поднимались по трапу в сопровождении мужчин [офицеров ICE и сотрудников правоохранительных служб в США] — они грубо сжимали предплечье — как будто кто-то мог сбежать. Наручники тоже сильно затянули, а на все просьбы ослабить натяжение — проверяли и говорили, что всё в порядке. В туалет пускали по требованию, но отстегивали только одну руку, и это было дико неудобно».

Сопровождающих, по словам Евы, было около 20 человек. В Вашингтоне забрали еще группу депортируемых. Потом чартер делал остановку в Румынии — для дозаправки, и наконец прилетел в Каир. «В Каире с нас сняли наручники. Сопровождали по трапу до багажа — все вещи были раскиданы на асфальте. То, как мы их искали, они снимали на камеру».

Когда вещи были собраны, депортируемых посадили в автобус и отвезли к зоне ожидания. Только там Ева смогла достать телефон из багажа и связаться с родными. «Я сразу позвонила семье — никто из родных не знал, где я. А через два часа, в сопровождении службы безопасности Египта мы пошли на посадку. Был очень жесткий личный досмотр. После нас пустили в самолет — мы сели по двое, а третьим был сотрудник безопасности».

После того как самолет приземлился в московском аэропорту Внуково, депортированных ждал допрос в присутствии ФСБ:

«От и до изучили содержимое телефона (фото, контакты, заметки), спросили цель поездки в США, что было в тюрьме, не предлагали ли сотрудничество офицеры, откуда деньги, как узнала, как перейти границу, как отношусь к “СВО” и есть ли родственники в США и Украине. После допроса пришлось долго ждать, когда отдадут паспорт и остальные документы».

Когда Ева прилетела в свой родной город, там ее также вызвали на беседу. «Через неделю после приезда вызвали в Управление ФСБ, телефон не проверяли — позадавали вопросы и отпустили», — рассказывает она.

Через месяц, 27 августа, таким же чартерным рейсом была депортирована еще одна группа россиян. На борту самолета, по разным оценкам, было не менее 60 человек с российским гражданством.

Полного списка депортированных в июне и августе у правозащитников нет. Иммиграционные власти США его также не публикуют. Ясно одно: раньше депортации проходили индивидуально и обычными рейсами, теперь же — крупными чартерами под усиленным конвоем. Скорее всего, так сделали, чтобы люди не могли изменить конечную точку маршрута, рассуждает Дмитрий Валуев:

«Люди могли попросить пограничников вернуть им паспорта и покупали билет в другую страну. А на последних рейсах это было невозможно. Я знаю, что в августе некоторые упирались — не хотели лететь до Москвы, но египетские власти применили силу».

По словам правозащитника, применение таких мер может быть связано с ростом отказов в предоставлении убежища: «Россиян начали массово удерживать в детеншенах с середины 2024 года. Тогда же люди стали всё чаще проигрывать суды, особенно с политическими кейсами. И к марту-апрелю 2025-го тех, кто проиграл, набралось довольно много».

К примеру, сейчас организация собирает деньги на адвоката для антивоенных активистов Светланы и Игоря Оржевских. 22 августа судья отказал им в предоставлении убежища, заявив, что для них нет угрозы в России. Они намерены подавать апелляцию.

«Мой муж был со мной на всех акциях, но судья потребовал фото, а их не было» — как проходят суды

Светлана Оржевская заочно арестована за распространение «фейков» об армии, а ее сын обвиняется в возбуждении ненависти или вражды, реабилитации нацизма, распространении «фейков», объявлен в розыск и внесен в список «экстремистов».

«Несмотря на ясные и убедительные доказательства преследования за свободу самовыражения, суд 1-й инстанции счел, что нам “безопасно” вернуться назад, и отказал в убежище, так как нам “ничего не угрожает там”. Мой сын безрезультатно приводил в пример статистику из доклада правозащитной организации “Мемориал” о политических репрессиях в России в 2024 году, на которую регулярно ссылается Государственный департамент США в своих ежегодных отчетах о нарушении прав человека в России», — говорит Оржевская.

При этом, по словам самой Светланы, у нее много тяжелых заболеваний, которые значительно осложняют ее пребывание в детеншене и обостряются из-за постоянного стресса. «У меня остеоартрит последней степени, болит поясница из-за грыжи и протрузии в позвоночнике, высокое систолическое давление до 230 ммРт, если я не принимаю лекарство, сильные головные боли и мигрени, а также начали выпадать волосы из-за непрекращающегося страха, что нас с сыном депортируют обратно в Россию».

Согласна с Валуевым и правозащитница Маргарита Кучушева из организации «Консулы Антивоенного комитета», которая занимается поддержкой россиян, выступающих против войны:

«Почти все депортации, о которых нам известно, — это отказ в политубежище. Я разговаривала и с теми, у кого кейса откровенно нет, и с волонтерами и донаторами штабов — с антивоенной позицией и политической активностью. Логики в отказах таким людям я не вижу — всё зависит от штата и судьи. Иногда люди с незначительным кейсом получают статус, а другие — с более сильным — отказ».

Далеко не последнюю роль в изменении ситуации могло сыграть и предвзятое отношение к беженцам из России в целом, считает Валуев:

«Мы видим, что в детеншены массово помещают именно россиян, а также других представителей стран постсоветского блока. Вероятно, на это есть внутренние причины, которые никто так и не смог узнать. Мы предполагаем, что такая политика связана с вопросами национальной безопасности. Возможно, американские власти так же, как и европейские, боятся, что под видом беженцев могут быть шпионы. Не имея возможности отделять хороших от плохих, они ужесточили правила. Думаю, что критическое отношение к политическим кейсам идет оттуда же».

Так или иначе, но выход в транзите, что было возможно при индивидуальных депортациях, теперь невозможен. «Выйти можно только с помощью правозащитников и только при условии, что это обычный рейс авиакомпании, а не чартер под конвоем. Думаю, теперь такая практика только усилится, что неминуемо увеличит количество политзаключенных в России», — отмечает Маргарита Кучушева.

Усиление этой практики стало еще очевиднее во время последнего крупного депорта 27 августа. Маршрут перелета на этот раз был другим — с остановками в Гуантанамо и Пуэрто-Рико. Людей на нем было больше, чем в июне, и их собирали в двух разных местах — в транзитном детеншене в Александрии и в детеншене в Гуантанамо.

По словам Дмитрия Валуева, в числе депортированных этим рейсом были люди с политическими кейсами. «Но я предполагаю, что помимо политических кейсов, о которых мы знаем, там могли быть и другие кейсы по убежищу. Думаю, большинство из возможных», — отмечает он.

27 августа могли депортировать и Вадима, мужа Вероники, если бы она вовремя не дозвонилась адвокату.

Вероника с Вадимом уехали из России в 2024 году. «Я просто обычный человек, который попал под российскую систему [репрессий]», — говорит она о себе. Вероника часто участвовала в митингах, поддерживала акции протеста. Последней стало возложение цветов, когда умер Алексей Навальный. «Меня тогда пытались арестовать, требовали паспорт. Но я сказала, что я имею право паспорт не носить. Назвала им свое имя, чтобы они меня не забрали, а утром к нам пришли сотрудники центра “Э”», — рассказывает Вероника.

По словам Вероники, эшники заставили ее подписать предупреждение, что она является участником несанкционированных мероприятий экстремистского характера. «Я написала в ОВД-Инфо, и нам посоветовали уезжать, если есть возможность, потому что в любой момент на меня могли завести дело».

Супруги решили поехать в США. Как рассказывает Вероника, там у них были друзья, которые обещали помочь, да и мысль о безопасном пристанище придавала уверенности и сил: «Америка всегда защищала людей. Давала убежище».

На границе супругов разделили — Веронику отправили в детеншен в Эль-Пасо, а Вадима — в Нью-Мехико. В итоге у каждого из них был свой судебный процесс, никак друг с другом не синхронизированный. Заседания мужа прошли раньше, и он проиграл, а Вероника — выиграла.

«Вадим всегда был рядом со мной — и на митингах, и когда мы цветы возлагали. Но судья попросил фотографии, а их не было. Он сказал: “Если бы я готовился получать убежище, я бы столько этих фотографий наделал”», — сетует Вероника.

Зачастую при выигрыше один из супругов может подать прошение о закрытии дела другого. Однако в случае Вероники ситуация осложнилась: иммиграционные власти подали апелляцию на решение судьи, автоматически сделав из закрытого кейса вновь открытый. Из-за этого решение об убежище перестало распространяться на ее мужа. Когда же апелляция была отклонена, Вероника подала ходатайство на возобновление процесса, однако буквально через несколько дней после этого Вадим оказался под угрозой депортации.

О том, что мужа пытаются вывезти в неизвестном направлении, девушка узнала от знакомой и сразу связалась с адвокатом:

«Вадим не смог мне дозвониться и связался с ней. Я сразу сообщила адвокату, что его куда-то везут. Вадим тоже не знал, куда. Уже потом, по переписке людей в иммигрантском чате, я увидела, что многих свозят в Александрию, и адвокату удалось это остановить».

Вадим рассказал Веронике, что когда его привезли в транзитный детеншен в Александрии, там уже было много людей. «Они сидели в какой-то комнатушке. Всё было бетонное — ни присесть, ни прилечь не на что было. Они пробыли там около суток. Уже под утро им кинули какие-то грязные тряпки — может, попросил кто-то, я не уточняла. И насколько я поняла, они там были голодные», — отмечает Вероника.

Позднее, по словам Вероники, Вадим видел, как всех заковали в наручники, кандалы и повели, а он и еще несколько человек остались. Впоследствии его увезли в другой детеншен.

Кроме того, Вадима собирались депортировать без личных вещей: рюкзак был пуст:

«Ему ничего не дали. Всё вытащили. У него была казахстанская карта, деньги, часы, цепочка, телефон — ничего не дали. Хотели депортировать с пустым рюкзаком. Вадим узнал об этом уже позже, когда у него вновь стали принимать вещи — открыли, чтобы показать, что принимают, а у него там ничего нет».

Сейчас Вероника пытается бороться за дальнейшую судьбу мужа.

«Всё делается для того, чтобы люди не выдерживали и просили депорт. А если нельзя возвращаться? Я сейчас в такой ситуации, что мужа могут депортировать, а я останусь. Я не могу вернуться туда, и что делать?»

«Люди плачут и не понимают, почему к ним так относятся» — на что надеются остающиеся в детеншенах

Анна и Сергей относятся к депортации совсем иначе. Больше года, проведенных в детеншенах, сказались на обоих: пара ждала отправки в Россию, чтобы забыть обо всём, что им пришлось пережить. Анну депортировали 19 июля обычным рейсом, Сергея — чартером 27 августа.

«Я смирилась с тем, что происходит, еще полгода назад. Иначе там было не выжить. Я отсидела год ни за что. Я ждала депорта как светлой полосы, потому что на тот момент уже была абсолютно разочарована в этой стране и во всей структуре, которая нифига не работает, и непонятно, зачем придумана», — говорит Анна.

Супруги уехали из России в ноябре 2023 года. Около девяти месяцев прожили в Мексике, а 31 июля, наконец, перешли границу в городе Идальго, в Техасе. «Не самый популярный переход, но тогда люди там находились 1–2 дня, когда в Калифорнии — сидели по две-три недели. Судов в детеншенах еще не было, и в этом был смысл. Тем более, в Калифорнии всех раскидывали по разным штатам и шанс объединить кейс — почти нулевой».

О жизни в Мексике Анна рассказывает с горечью — чувство, что в этой стране небезопасно, не покидало ее все месяцы: «Сначала мы жили в Перто-Вальярта — там было очень жарко, а когда начался отпускной сезон, стало еще и дорого, и мы решили переехать в Мехико. Первое время работали, но морально было тяжело: ты без друзей, семьи, много тратишь, не зарабатываешь и постоянно чего-то опасаешься».

На границе паре повезло — их обоих увезли в детеншен Эль-Валле в городе Рэймондвилл (Техас). По словам Анны, у них было четыре мужских и шесть женских юнита (позже осталось три), а из ста человек — 30 русскоговорящих девушек:

«Конфликты у нас были, но их было гораздо проще решить с русскоговорящими, чем с испаноговорящими девочками. У нас была своя рутина. Мы играли в игры. Много спали. У тебя есть свой график, ты им живешь, и это помогает держаться. Главное — не ввязываться в ссоры и не вестись на провокации».

Тяжелее всего было привыкнуть к обстановке и к правилам, говорит Анна. «Я очень скучала по мужу, и давление [извне] раздражало. Ты взрослый человек, а тебе говорят, что нужно делать. Офицеры — тоже [раздражали]. Были те, с кем можно было поболтать, — они делали поблажки. А были — просто животные, но ты привыкаешь: сначала нервничаешь, а потом тебя отпускает».

Еще сложнее давалась смена окружения: если ты уязвим, люди вокруг перестают быть чужими. «Когда девчонок забирали в другие детеншены, было тяжело. Тебя будят ночью, говорят: “У тебя 10 минут — собирайся”. Вы живете вместе, поддерживаете друг друга, и отъезд каждого — это боль. Я очень сильно расстроилась, когда мужа перевели», — делится Анна.

Сергея перевели в изолятор в городе Ларедо округа Уэбб — Webb County Detention Facility — в начале апреля. Там он и пробыл оставшиеся месяцы. Вместе с ее мужем сидели и те, кто отбывал реальный тюремный срок: «У нас в Эль-Валле отдельно содержали красных — тех, кто совершили преступление в Америке, отсидели свой срок и потом уже попали в детеншен по миграционным вопросам. У них же сидели люди, которые отбывали наказание за убийство/наркотики, и неважно — убил ты человека или перешел границу по CBP One».

До этого у пары прошли суды. Все заседания они проиграли, подали апелляцию — тоже безуспешно. В итоге супруги стали ждать депортации. Поскольку Анна и Сергей находились в одном штате, их должны были депортировать вместе, однако всё сложилось иначе. В общей сложности Анну пытались депортировать два раза, Сергея — целых три.

Как рассказывает девушка, первый раз ее мужа отправили на депортацию в мае.

«Его повезли на обычном туристическом рейсе. Вместе с ICE они долетели до Далласа, а там из-за погоды отменили рейс до Нью-Йорка, и его вернули обратно. А через месяц, в районе 12 июня, его снова повезли в Даллас — на чартер».

Таким образом, Сергей должен был попасть еще на первый чартерный рейс, но обстоятельства снова помешали: «Из Техаса было двое, в том числе мой муж. И они не улетели. Когда моего мужа начали оформлять, ему сказали, что нет никаких документов, — его ICE ничего не прислал, и его не могут оформить».

Следующие пять дней Сергей провел в небольшом бетонированным помещении в Далласе. «Там были унитаз, раковина, скамейка — и больше ничего. А еще очень холодно и сильно дует кондиционер. Кормили как обычно — сухим пайком (сэндвич, чипсы, печенье, шоколадка, вода, фрукты или фруктовое пюре). Всё это тоже было очень холодное. Муж сказал, что на второй день офицер из-за хорошего к нему отношения, дала ему два одеяла. Обычно так не делают».

Через несколько дней после того, как провалилась попытка отправить Сергея чартером, попытались депортировать Анну. За три недели до депортации ее перевели в другой детеншен — в город Такома, штат Вашингтон. «Мы долетели до Вашингтона, и нам так же из-за дождя отменили рейс, и нас вернули обратно. Когда я вернулась, мне сразу сказали, что меня депортируют 19 июля». Так и произошло: девушку депортировали обычным рейсом — через Индию.

«Почему я летела на пассажирском, а Сергей — на чартере, я не знаю. Мне повезло. До Китая мы летели без сопровождения. В Китае нас встретили. Документов у нас не было — они были у пилотов, но в Китае нам всё отдали, и можно было спокойно сбежать».

Когда Анна вернулась в детеншен в Такоме, она пыталась узнать, как решить вопрос с документами мужа: написала в Министерство внутренней безопасности США в Вашингтоне, в офис в Техасе, в российское консульство. В итоге через несколько недель Сергею написали, что его паспорт нашли, и он может ждать депортации.

Рейсом, которым его решили депортировать, оказался чартер 27 августа. Позвонив с тюремного планшета, Сергей сообщил Анне о депортации.

«Я стала следить по локатору: он пропал, потом нарисовался в Александрии, в Луизиане. Я увидела, что там нет планшетов, но он смог позвонить моей подружке в США, взяв у кого-то телефон — сообщил, что собирается чартер. Я просто ждала, когда он появится, в надежде, что его не развернут, как многих начали разворачивать. Но я верила, что всё будет хорошо».

В Москве всех, по словам женщины, построили в шеренги.

«Муж сказал, что вышли такие суровые дядьки, которые сразу сказали, что так как они депортированы таким методом, они будут подвергнуты некоторой процедуре — пойдут по кабинетам. Это дословно, что сказал Сергей. Допрос был достаточно простой: “Как вас зовут?”, “Сколько вам лет?”, “Вы вывозили секретные данные из России?” и. т.д. У Сергея язык подвешен, поэтому у него это не вызвало особых проблем».

Подтверждают слова Анны и правозащитники: «Никакой фильтрации, избиений и прочего из материала Осечкина, по словам очевидцев, не было. У большинства опрос по прилете прошел спокойно. Некоторые взяли паузу, некоторые сразу вылетели из страны. Из опрошенных мною депортированных 90% будут пробовать еще раз запросить политическое убежище в других странах», — говорит Маргарита Кучушева.

Дмитрий Валуев отмечает, что по их информации, у депортированных изымали телефоны, и есть вероятность, что в них могли поставить прослушку.

Правозащитник добавляет, что после ситуации с последними депортациями люди, находящиеся в детеншенах, чувствуют себя крайне подавленно: «У них часто случаются истерики и нервные срывы. Мы с ними разговариваем — они плачут и не понимают, почему к ним так относятся». По его подсчетам, на данный момент в детеншенах остаются около тысячи россиян. Две трети из них еще находятся в процессе, и одна треть — вероятно, ожидает депортации.

Пребывание в детеншене — самое сложное, с чем приходится справляться просителям.

«Детеншены — это реальные тюрьмы. Там нет интернета, нет возможности воспользоваться деньгами, нанять адвоката», — поясняет Дмитрий Валуев. Многие не выдерживают условий содержания, постоянного шума и психологического давления.

Григорий, проведший в детеншене Луизианы пять с половиной месяцев, так описывает свое состояние того периода: «Всё было устроено таким образом, чтобы тебя сломить. Как в фильме “Пила”, где человека ставили в ситуацию, когда он сам себя убивал. И тут было примерно так же: ты не готов к суду, ты не можешь перевести все документы, найти их, ты болен, ты подавлен. Какой может быть суд?»

По его словам многие из мигрантов чувствовали себя не лучше. Зачастую не хватало еды, а кто-то и вовсе голодал — в знак протеста и бессилия: «Люди недоедали. Один раз я был в медсанчасти, и там сидели два скелета. Пацаны выглядели так несколько месяцев — просто отказались от пищи, потому что не понимали, что происходит и сколько это продлится».

Напряженная атмосфера постоянно усугублялась витавшим в воздухе вопросом «почему?», говорит Григорий, — никто не понимал, по какой причине всех так долго содержат в заключении. «Официально никакой бумаги не было, никаких дат не было, и никто не понимал, что происходит. Третье поколение китайцев сменилось, пакистанцев, мексиканцев, и только мы сидим, потому что у нас российский паспорт».

Однако не во всех детеншенах атмосфера настолько тяжелая — в одних условия содержания легче, в других — жестче. К примеру, в детеншене Такомы, по словам Анны, было намного приятнее. «Когда я сидела в Вашингтоне <в штате — The Insider>, у нас была девочка из Луизианы, и, послушав ее, я поняла, что у нас был просто шикарный детеншен. Там и тренажеры были, и еда нормальная. Мы жили в комнатах по два человека, то есть твоей задачей было — наладить коммуникацию с соседкой, и дальше ты мог нормально себя чувствовать».

Иногда даже можно было порадовать себя чем-то приятным, говорит Анна. «В Такоме выбора было больше, чем в Эль-Валле. Даже чипсы были. А из прикольного — тунец в воде без масла — небольшая упаковочка. Когда мы переживали, что всё печально в плане питания и мы едим одни углеводы, то брали эту рыбку».

Тем не менее чувство подавленности и тревоги не отпускает людей даже при более благоприятных условиях проживания.

«Тяжело, когда ты ждешь чего-то хорошего, а случается только плохое. Ты видишь, что сидят хорошие люди, которые не заслуживают этого. А ты не можешь ничего сделать — ни со своей ситуацией, ни помочь им, ты бессилен и вынужден только ждать, пока удача всё решит за тебя», — отмечает Анна.

Учитывая ситуацию, Валуев советует не подаваться на убежище без адвоката:

«Иммиграционные власти знают все ходы и выходы. Если человек не будет знать, как донести свою мысль о том, что он беженец, что ему некуда деваться, то его выдворят, потому что это сейчас — основная задача властей».

А Маргарита Кучушева и вовсе рекомендует пока воздержаться от такого шага и искать альтернативы.